Когда из тебя будто десертной ложечкой вычерпывают всё, из чего ты состоишь,
и не отдают взамен ничего, кроме умения выскребсти из тебя душу, как из пиалы,
ты ощущаешь себя разоренным.
Стоишь, опустив руки, словно ограбленный дом с выломанными дверями...
скользишь отрешенным взглядом
по обломкам опрокинутой мебели…

Когда же случается наоборот:
никогда не измеряя твой мир, на тебя,
будто шапку-натяжку, надевают свой; взбивают в тебе, словно в миксере, ингредиенты чуждой тебе жизни,
начиная с новостей о только что съеденном варенье и кончая подробным описанием
проекта спасения человечества,
ты чувствуешь себя изнасилованным ребенком, которого вроде и обслюнявили,
но порвали.

Когда же ты раскрываешься
навстречу другой душе, спешащей к тебе,
как узник, покинувший тюрьму и жаждущий немедленно распластаться посреди поля
и зарыться лицом в траву, ты с каким-то болезненным счастьем ощущаешь вас сообщающимися сосудами,
в которых воды всегда поровну.
Ты видишь: твои миры трепетно перелистывают, будто страницы Библии,
и с радостью кидаешься в распростертые
к тебе руки.
Все в тебе удваивается: отдавая, ты становишься богаче, а получая – щедрее, потому что потребность дарить
растет в тебе, словно колос.
Ты идешь, и под тобой не скрипят половицы. Пожелтевшие листья падают,
но не приземляются, потому что теперь ты
и Вселенная – тоже сообщающиеся сосуды:
ты летишь, и все вокруг летит;
у тебя не подкашиваются ноги,
и листья не падают на асфальт.

Именно поэтому тебе
так пусто с одними,
так душно с другими
и так болезненно нежно с теми,
с кем ты живешь в одном измерении.