Иногда, какой-то сраной мелочи вполне достаточно, что бы в корне изменить взгляд на вещи или происшествия какой-то своей жизни. Одна невнятная фотография девятьсотзатертого года случайно попадается на глаза, отвлекает внимание от всего того бумажного хлама, который тебе приспичило перебрать на ночь глядя. Ты садишься с ней на пол, протираешь указательным пальцем пыль со снимка и долго вглядываешься. На фотографии человек, совершенно живой и ясный, и дорог тебе настолько, что голосовые связки бесшумно сворачиваются в горячую горошину, а в груди ухает и глухо так постукивает. С каждым стуком в твоей голове переворот картинок, как кадры фотоплеки, непривычно необъяснимая вещь. Вот этот человек отпивает из банки холодный пенный напиток, вот он смахивает прядь волос со лба и улыбается так...полуленно-полусонно. Взгляд светлый и пронзительный. Этот человек моет голову, очень нелепо, топает по делам в наушниках и клацает в раздолбанном телефоне. Подолгу что-то пишет в блокнот. Играет. Чешет нос. Смеется.
Внезапно ухать перестает. Ретроспективой проносится все "было" и "не было", чем дальше, тем меньше картинки, все тише смех и голос того... на карточке. И вдруг вся эта наполненная жизнь становится так далеко, что кажется очередным болезненным бредом и суетой воображения. Уже совсем не хочется думать про "Как же так? Ведь любили. Страдали и клялись. Болели так, что можно было накачивать транквилизаторами и бестолку. Ах, куда все делось!" Не хочется. Южный, сорокаграусный зной плавит все мои хотения как воск, они ускользают от меня все ниже к земле, и скоро совсем похоронятся там сами, без моей на то помощи.
Это грустно, но спокойно. Потому как очень, очень далеко.

• 
• 
•