С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится;
в нем мужчина не обретен еще; она смотрит ему в ресницы -
почти тигрица, обнимающая детеныша.

Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно,
всегда лирически; его хочется так, что даже слегка подташнивает;
в пальцах колкое электричество.

Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке;
высокопарна речь его; его тянет снимать на пленку, фотографировать -
ну, бессмертить, увековечивать.

Он ничейный и всехний - эти зубами лязгают, те на шее висят,
не сдерживая рыдания. Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду
полного обладания, и ревнует - безосновательно, но отчаянно.
Даже больше, осознавая свое бесправие. Они вместе идут; окраина; одичание;
тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.

Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним,
"вот я спрячусь - ты не найдешь меня"; она старше его и тоже почти красивая.
Только безнадежная.

Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой
бликов два их овала. Она всхлипывает - прости, что-то перенервничала. Перестиховала.

Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься,
как прядь отбрасываешь со лба; у меня до тебя все что ни любовь -
то выкидыш, я уж думала - все, не выношу, несудьба. Зачинаю -
а через месяц проснусь и вою - изнутри хлещет будто черный горячий йод
да смола. А вот тут, гляди, - родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.

Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает,
ластится. Он не любит ее, наверное, с января еще - но томим виноватой
нежностью старшеклассника.

Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; "я тебе случайная и чужая".
Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.

И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота -
остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится - и до вечера будет маяться отчего-то.



Веро4ка Полозкова
на фото - она же

• 
• 
•